Благородный топор. Петербургская мистерия - Страница 9

— Пускай наши орлы из участка этим займутся, — решил он. — Если что-нибудь отыщут, пойдем с этим к прокурору.

— Да, соглашусь. Нет смысла беспокоить Ярослава Николаевича, пока в руках у нас не появится что-нибудь определенное. Тем не менее смею ли я кое о чем попросить?

Никодим Фомич нетерпеливо махнул рукой: дескать, валяйте.

— Вы мне в помощь из соколов своих никого не дадите? Чтоб при обыске понадзирать.

— Опять, стало быть, властолюбивую длань свою простираете?

— Да Господь с вами, Никодим Фомич! Однако записочка-то к вам, в ваш участок поступила.

— Ну и кого вы у меня, стало быть, отнимаете? — хозяйски спросил суперинтендант.

— Да вот, хотя бы поручика Салытова.

— Салытова? Старого нашего вояку? — Никодим Фомич благодушно рассмеялся. — Ну-ну. Что ж, пускай хотя бы часок-другой свежим воздухом подышит. А то пропылился совсем, в кабинетных-то стенах!

Порфирий Петрович вновь всем своим видом изобразил удивление: дескать, как же я сам-то не додумался.

— Только смотрите не переборщите, Порфирий Петрович! — погрозил пальцем Никодим Фомич, заговорщически подмигнув.

* * *

— Она все еще здесь, — обидчивым голосом заметил Заметов, в то время как Порфирий Петрович проходил через приемную. Действительно, жалобщица все еще сидела на прежнем месте. — Говорит, вынь ей да положь следственное управление! — Заметов, усмехнувшись, взялся изучать свои ногти.

— Ну-с, а протокол вы составили, как я просил? — осведомился Порфирий Петрович, сам между тем отстраненным взглядом изучая женщину. Манера держаться у нее за это время, судя по всему, не изменилась. Порфирий Петрович был не из тех, кого можно особо разжалобить женскими слезами или сетованиями на жизнь. В слезливости же этой посетительницы было что-то показное, едва ли не наигранное. Некая личина, нацепив которую она уже не могла от нее освободиться. Судя по всему, стоит сейчас доверительным тоном сказать ей что-нибудь вроде: «Полноте, будет вам!», и она тут же встряхнется. Поэтому Порфирий Петрович, чуть накренив голову, попробовал поймать ее взгляд с обезоруживающей улыбкой. Тем не менее в ту секунду, когда их глаза встретились, он буквально физически ощутил нечто тяжелое, зловещее. Причем вовсе не наигранное. От этой женщины исходило некое дыхание недуга, завладевшего ею целиком. И именно он сейчас над ней довлел — настолько, что, возможно, и толкнуло пойти не куда-нибудь, а прямиком в следственное управление.

— Ну что, зачесть показания? — спросил Заметов, пододвигая к себе бумагу.

— Не надо, обойдется.

— А я как раз готов-с!

— Ценю вашу готовность. Тем не менее справлюсь сам, — парировал Порфирий Петрович, беря листы.

Я виновна. Виновны мы все. Но я виновней всех. Мы все виновны во всех мыслимых преступлениях. Нет такого злодеяния, на какое бы мы не решились. Такого, о каком втайне не помышляли. Лишь она одна была невинна. Лишь она без греха. Грех тот был не ее. Он был мой. Я во всем виновата. Грех ее на мне, Екатерине Романовне Лебедевой. Я одна во всем грешна, во всем виновна… — и далее в том же духе.

— Что ж, понятно, — произнес Порфирий Петрович, закончив чтение. — Сударыня, не проследуете ли за мною? — и открыл перед ней дверь в свой кабинет.

— Ну, так что прикажете с вами делать? — начал Порфирий Петрович тоном добродушным и даже увещевательным. — В темницу вас, что ли, Екатерина Романовна?

Женщина коротко кивнула. Из глаз покатились прозрачные слезы, оставляя на щеках мокрые дорожки. В искренности женщины сомневаться не приходилось. Порфирий Петрович, выдвинув ящик стола, вынул оттуда чистый носовой платок (у него на такие случаи имелся запас) и протянул ей. Та, глянув на него как на помешанного, после долгой паузы платок все же взяла, но не использовала по назначению, а просто зажала в ладони.

— Но на каком таком основании, Екатерина Романовна? У нас ведь обвинительное заключение должно в деле значиться.

Та издала лишь сдавленный полустон, что-то вроде: «Виновна!»

— Но в чем? Вы же понимаете, в каком я затруднительном положении? — Порфирий Петрович развел по столу руками, как бы взывая о помощи. — О! Вот я что придумал, — сказал он вдруг, якобы решившись. — Я сейчас буду вам называть какие-нибудь преступления, а вам остается лишь кивать, если угадано верно. Вроде как в игру сыграем. Идет? А, Екатерина Романовна?

Видя, как истово женщина закивала, Порфирий Петрович улыбнулся в растерянности: непонятно, дошло до нее или нет.

— Ну-с, начнем с истоков! — браво возгласил он. — Ах да, и попрошу отнестись ко всему со снисхождением. Вас я, как вы понимаете, ни в чем не виню. Я лишь пытаюсь вам помочь внести в протокол… ясность, что ли… Ч-черт, странно как-то! Не так оно все обычно делается, но… ничего более, как видно, не остается. Итак, преступление, в котором вы себя, сударыня, так изобличаете, это… — Порфирий Петрович с прищуром улыбнулся, словно они действительно играли в какие-нибудь шарады. — Эт-то… Убийство!

— Да! Именно, оно! — выкрикнула сквозь слезы Екатерина Романовна, первый раз за все время изменив выражение лица. Она разрыдалась, безутешно раскачивая головой.

— Н-да, убийство… Понятно. Очень хорошо. В смысле не «хорошо», а просто хоть что-то у нас выходит. И по крайней мере, мне не приходится ворошить весь перечень преступлений и проступков. Вы говорите, убийство. Ну и — уж коли мы сами избрали такую форму выяснения — кого ж вы, так сказать, убили?

Поведение женщины в очередной раз изменилось. Перестав трясти головой, она подняла взгляд и с неожиданной внятностью ответила: