Благородный топор. Петербургская мистерия - Страница 10

— Мою дочь.

Порфирий Петрович так и сел. Тут уже не игрой пахло.

— Вы выдвигаете против себя очень серьезное обвинение, сударыня. Надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет? Если действительно убили, то каким образом?

Женщина замотала головой настолько неистово, что клацнули зубы.

— Я отказалась ей верить, — вытеснила она сдавленно, словно наступая себе на горло. Это признание, похоже, окончательно лишило ее сил; она беспомощно откинулась на стуле.

— Я имел в виду не это, а… посредством чего? Скажем, каким оружием? Ведь убийство — преступление насильственное, подразумевает некое орудие исполнения, нападения. Кстати, в том числе и яд. Может статься, вы ее отравили?

— Я ее обвинила, — прорыдала та в ответ.

— В чем? В чем вы ее обвинили? Женщина чуть отодвинулась от спинки стула.

— Я отказалась уверовать в ее невинность. Но я знала. Знала!

— Вы замечательно излагаете, Екатерина Романовна. Но нельзя ли поподробнее? Если б только вы могли более детально осветить происшедшее. Скажем, обстоятельства смерти вашей дочери.

— О, она не мертва! — умоляюще глядя на него, воскликнула Екатерина Романовна.

— Гм. Тогда я не понимаю, каким это образом вы могли ее убить, если она не мертва, — терпеливо заметил Порфирий Петрович. Произнес он это нарочито медленно, высматривая истину в ее противоречивых словах.

— Я убила ее, — веско повторила та.

— Прошу вас, помогите мне. Мне необходимо уяснить. — Порфирию Петровичу в голову пришло нечто. — А как зовут вашу дочь?

— Нет у нас дочери! — властно крикнула вдруг она, словно объявляя приговор. Лицо у нее обрело мрачную неподвижность маски.

— Значит, была у вас дочь, и вдруг ее не стало. Видимо, вы совершили нечто такое, что увенчалось подобным обстоятельством.

— Он выставил ее.

— Кто это «он»?

— Лебедев.

— Ваш супруг?

Она, закрыв глаза, молча кивнула.

— А вы? — переспросил Порфирий Петрович. Екатерина Романовна уставилась в одну точку. На лице ее появились признаки волнения, словно бы она наблюдала некую сцену, представляющую для нее болезненный интерес.

— Ну а я… ничего не сказала, — прошептала, наконец, она и устало закрыла глаза.

— И теперь из-за того, что вы в свое время ничего не сказали, не вмешались, вас теперь преследует чувство вины?

— Она была безвинна.

— Вам известно, что стало с вашей дочерью? Екатерина Романовна, не открывая глаз, покачала головой.

— Вы хотите, чтобы я помог вам разузнать?

Она открыла глаза, глядя теперь в упор на Порфирия Петровича. Лицо ее обезображено было гримасой невыносимого страдания. Вот так выглядит ненависть, правда непонятно на кого направленная.

— У меня нет дочери! — выкрикнула она.

— Сударыня, да вам не полицейский, вам священник нужен. В дверь неожиданно постучали. Приоткрыв створку, в проем заглянул Заметов.

— Прошу извинить, Порфирий Петрович, — сказал столоначальник. Порфирий Петрович нетерпеливо кивнул. — Там, так сказать, барин, — сказал Заметов подчеркнуто иронично, — выдает себя за супруга этой дамы. Просит принять, — закончил он со всегдашней ухмылкой.

— Просите. — Порфирий Петрович украдкой поглядел на Екатерину Романовну, возобновившую свою привычную слезливую околесицу. Внезапно до него дошло, что все эти причитания и горестные вздохи для нее — источник утешения, едва ли не единственный.

Заметов, услужливо кивнув, скрылся. В кабинет чопорной походкой, свойственной определенной категории пьяниц, вошел пожилой человек. Даже не вошел, а как бы вплыл — плечи на отлете, спина чуть выгнута, церемонность в движениях. Ну и застоялые водочные пары — куда ж без них. Судя по сизоватому лицу и легкой дрожи в пальцах, видно, что употребляет очень даже исправно. Облысевшая голова с торчащими прядками седых волос держалась нарочито прямо. Поношенный сюртук со следами штопки и частично отсутствующими пуговицами говорил сам за себя. Грациозно затрепетав веками, вошедший натянуто улыбнулся, обнажив почти беззубые десны. Видно было, как нелегко ему дается весь этот политес. Выказывая некое уязвленное благородство, он сделал полупоклон в сторону Порфирия Петровича, отведя при этом мутноватые глаза.

— Ваше сс-тво! Имею честь представиться, Иван Филимонович Лебедев-с, отставной титулярный советник. Ваше сс-тво, — повторил он, — позвольте выразить почтение… — Он согнулся в подобострастном поклоне, вытянув губы дудочкой, а распрямившись, расплылся в улыбке, вид которой портила лишь нехватка зубов.

— Нет, слишком много чести для меня-с! Чем могу-с, ваше сс-тво?

— Да вы лучше присядьте.

— Никак нет-с, не желаю-с! — вскинулся тот с таким видом, будто была задета его честь.

— Так чем могу служить, Иван Филимонович? — кротко спросил Порфирий Петрович.

— Позвольте обратиться к супруге моей?

— Да пожалуйста.

— Екатерина Романовна, пойдемте в дом.

Не прекращая причитать, женщина покорно поднялась и прошла к мужу, который, взяв ее под руку, выжидательно обернулся к Порфирию Петровичу: дескать, мы пошли.

— Еще буквально минутку, — придержал его Порфирий Петрович. — Ваша жена тут кое о чем порассказывала. Насчет вашей дочери.

— Супруга моя нездорова, ваше сс-тво. Вы, должно, обратили внимание. Она как бы… — он вновь поклонился, на этот раз со скорбной миной, — как бы не в себе-с, — и осклабился.

— Но ваша дочь, я надеюсь, цела-невредима?

— Нет у нас никакой дочери, ваше сс-тво, — как бы подытожил Лебедев очередным поклоном и вывел жену из кабинета.