Благородный топор. Петербургская мистерия - Страница 8

— Александр Григорьевич, мне тут оставляли записку…

— Ну так что с того? — небрежно бросил Александр Григорьевич Заметов, глянув на Порфирия Петровича с дерзкой бесцеремонностью.

Порфирию Петровичу не сказать чтобы нравилось осаживать излишне дерзких сослуживцев; но что поделать, иногда приходилось.

— Александр Григорьевич! Мы оба с вами люди, и потому хотя бы в этой степени равны. Я с вами обращаюсь с должным уважением, так что соблаговолите и вы отвечать мне тем же.

— Не пойму, о чем вы, Порфирий Петрович.

— Я не разыгрываю притворства, не разговариваю с вами свысока, и не держу вас, извините, за не совсем умного человека.

— Весьма рад это слышать, но никак не пойму, что под всем этим имеется в виду.

— Всего-навсего эта записка, — пояснил Порфирий Петрович, легонько стукнув конвертом о конторку. Голос у него был спокоен, но не было обычной улыбчивости. — Я еще раз спрашиваю: вы видели, кто ее доставил?

Секунду Заметов разглядывал конверт. Взял, повертел, положил на место.

— Не могу знать-с, — отрапортовал он с плохо скрытым ехидством.

Порфирий Петрович, подхватив конверт, мимолетно поклонился назойливой жалобщице, сетования которой за все время их с Заметовым перепалки не прерывались.

— Порфирий Петрович, — воспрянул вдруг Заметов, — а ведь эта дама желает видеть вас!

От неожиданности Порфирий Петрович несколько замялся, после чего, не глядя на слезливую просительницу, поспешил сказать:

— Нет-нет, не сейчас. У меня тут возник срочный вопрос. Надо составить разговор с Никодимом Фомичом. Скажите ей, чтоб приходила завтра.

Порфирий Петрович внутренне напрягся, ожидая, что такое объявление усилит и без того несносный словесный поток. Однако поведение дамы демонстрировало странное постоянство. Она не то не расслышала его слов, не то попросту от них отмахнулась. Да, от такой посетительницы отделаться будет нелегко.

— Александр Григорьевич, а вы оформите-ка по ее показаниям протокол, — попросил Порфирий Петрович не без умысла: мол, поделом тебе, буквоед.

— Как! Прямо-таки протокол?

— Ну да, протокол. Я его рассмотрю со всей тщательностью после встречи с Никодимом Фомичом. Если эта особа пожелает ждать, что ж, воля ее. Я бы, однако, рекомендовал ей явиться завтра.

— Но помилуйте, Порфирий Петрович, при всем уважении к вам… — заерзал чиновник. — Какой же протокол можно составить со слов, — мелькнув глазами на страдальческую мину жалобщицы, он тут же отвел взгляд и перешел на боязливый полушепот, — эдакой вот мегеры?

— Ничего, уж вы расстарайтесь. Я уверен, выйдет великолепно.

* * *

— Да-с, сведений здесь, прямо скажем, не густо, — суперинтендант Никодим Фомич Максимов кинул записку на стол. Откинувшись в кресле, он сцепил за затылком ладони и уставился в высокий потолок своего кабинета, явно наслаждаясь габаритами помещения, которым ему позволяла владеть занимаемая должность. Отдельные недостатки этого великолепия он привычно не замечал: то, что краска местами начинала уже облезать, и пятна сырости возле окна, и трещины в штукатурке. На секунду губы у него сложились в ироничную ухмылку, словно от случайно пришедшей в голову остроумной мысли. Человек он был видный, душа общества. И оба эти свойства на нем неизбежно сказывались: он сам себе внушил, что уже одним своим присутствием способен благотворно воздействовать на окружающих. («Уж не чревато ли это, часом, опрометчивостью решений?» — думал иной раз на этот счет Порфирий Петрович.) Иногда казалось, что превыше всего в жизни Никодим Фомич ценит легкость и непринужденность.

— Ну так вот-с, я думаю, а не уловка ли это?

— Вполне может статься, что и уловка, — не стал спорить Порфирий Петрович. По новому уложению полномочия позволяли ему привлекать полицию к любому вопросу, целесообразному для ведения следствия. Но как раз в данном случае вопрос был достаточно деликатным. Досмотр за расследованием индивидуальных дел переложили с полицейского департамента на вновь созданное следственное управление лишь пару лет назад. Сам Порфирий Петрович неохотному подчинению своих коллег-полицейских предпочитал добровольное, внешне необременительное для них содействие. Кроме того, он знал, что лучший способ влиять на начальство — это соглашаться с ним.

— Я просто счел своим долгом показать эту записку вам, — сказал он, собираясь спрятать конверт в папку.

— А что, если не уловка? — тут же переспросил Никодим Фомич.

Он проворным жестом выхватил записку, не дав папке захлопнуться.

— Что, если за этим и вправду стоит это самое «Убийство в Петровском парке»? — Он с язвительной интонацией перечитал записку вслух, после чего еще на раз с обеих сторон оглядел бумажный лист. Но сколько ни верти, там значились лишь скупых четыре слова.

— Хоть бы уж подпись была, и то какая ни на есть достоверность, — раздраженно бросил он.

— Если это подвох, значит, кто-то за ним стоит, — осмотрительно предположил Порфирий Петрович.

— Да уж разумеется, и уж он-то подписывать бумагу не стал бы.

— Так что, получается, действительно уловка, — подытожил Порфирий Петрович, тем самым как бы снимая вопрос.

— Не обязательно, — заупрямился Никодим Фомич, с неудовольствием ловя себя на том, что фактически оспаривает свой первоначальный вывод. — Это мог написать и кто-нибудь, лишь косвенно причастный к преступлению.

Порфирий Петрович взглянул на начальника с подчеркнутым замешательством, будто его самого эта мысль посетила впервые. Суперинтендант нахмурился. Лицедейство коллеги его раздражало; уж он-то знал его достаточно хорошо и не собирался попадаться на крючок.