Второй господин заморгал заметно чаще.
— Драка? — поинтересовался он.
— Ну что, возможность мы им дали, — подытожил меж тем Салытов, не дожидаясь ответа дворника.
Кивнул и Порфирий Петрович.
— Только надо б вначале свет погасить.
Салытов дал знак стоящему внизу Якову Никитичу — провел себе ладонью по шее и кивнул на фонарь. От такого брутального жеста чиновник сначала оторопело вытаращил глаза, и лишь затем, сообразив, укрутил фонарю фитиль.
— Отопри дверь, затем сразу отходи вбок, — приказал в темноте Салытов.
Толкаченко взялся нашаривать ключ в скважине. Все нетерпеливо пережидали этот момент, который, казалось, длился вечность. Наконец Толкаченко отскочил-таки в сторону, в самый дальний угол площадки. Салытов и Порфирий Петрович встали по обе стороны двери. Поручик, повернув ручку, рывком распахнул дверь. Наружу хлынул свет.
Держа револьвер наготове, Салытов осторожно заглянул в помещение; Порфирий Петрович следом. В комнате было холодно, и стоял водочный дух. Если исключить горяший фонарь, атмосферу можно было охарактеризовать как фактически безжизненную.
Лежащий лицом в пол, поверх сломанной гитары мужчина вставать в любом случае не собирался. Судя по позе, этот здоровяк несколько раз пытался-таки подняться с пола, но в конце концов сила притяжения взяла над ним верх, и, похоже, навсегда. Битву за жизнь он проиграл.
Порфирий Петрович, приблизившись, опустился на одно колено и повернул мертвому голову. Сощуренные в темные щели глаза и застывшая на лице гримаса смотрелись гротескной маской. Салытов крадучись обошел всю квартиру, бдительно держа перед собой револьвер.
Через некоторое время он возвратился, уже с более расслабленным видом.
— Нет никого.
— Точно?
— Уж куда точнее. Все оглядел. Тут еще одна комнатенка есть, смежная, вроде кухни.
— А окна?
— Все проверил. Заперты изнутри. Так это и есть Говоров? — спросил поручик, указывая на лежащее тело стволом.
Порфирий Петрович поднял с пола и нюхнул лежащий возле тела порожний штоф.
— Надо будет спросить у нашего друга с лестницы. Если это и вправду Говоров Константин Кириллович, то, похоже, вижу я его не впервые. — Салытов удивленно поднял брови. — Я с ним как-то раз сталкивался, случайно. В лавке у процентщика, как его, Лямхи. Он тогда гитару закладывал. — Следователь поднял обломок гитарного грифа, все еще связанного струнами с декой. — И гляди-ка. Похоже, он тогда нашел все же деньги выкупить сей драгоценный инструмент.
— Да, Говоров это, — подтвердил Толкаченко с видом почему-то возмущенным, как будто лежащий на полу человек его чем-то обидел.
Порфирий Петрович рассеянно кивнул.
— Но как вы сказали, их здесь было двое? Вы, кажется, заметили, что слышали два голоса?
— Точно так, два.
— Один голос, я понимаю, его? — Следователь ткнул незажженной папиросой на Говорова.
Дворник кивнул.
— А другой? Вы его как-то опознали?
— Тут странно все, — признался, помолчав, Толкаченко. — Поначалу я его не признал. А потом так и признал.
— Это как понимать? — грозно спросил Салытов.
— В смысле, видно, это он и был. Тот второй, когда по лестнице спускался. Он еще мне что-то сказал.
— Что же именно? — спросил Порфирий Петрович, разглядывая папиросу, будто видел ее впервые.
— Честь, говорит, имею. Да-да, так он и сказал: «Честь имею». — Судя по интонации, этот эпизод происшествия уязвлял Толкаченко больше всего.
— Вот как.
— И вот что мне странным показалось… Что голос был как бы тот самый, что и у второго. У сообщника, стало быть.
— Что значит «тот самый»? — нетерпеливо перебил Салытов, багровея лицом.
— Ну, что это он сам и был.
Казалось, еще секунда, и поручик отвесит дворнику оплеуху.
— То есть вы полагаете, — поспешил вмешаться Порфирий Петрович, — что голос прохожего на лестнице принадлежал тому самому человеку, которого вы слышали в квартире у Говорова?
— Так и есть, — сбивчиво ответил Толкаченко.
— Но это невозможно! — всплеснул руками Салытов.
— Так точно! — готовно кивнул дворник с растерянной улыбкой.
— Что ж, Илья Петрович, — сказал следователь, прикуривая. — Получается, перед нами очередная загадка. — С этими словами он выпустил клуб дыма. — Вопрос в том, — он глубоко затянулся, — что это за человек находился в квартире у Говорова? — Еще затяжка. — И что еще более озадачивает, как он мог одновременно находиться взаперти и вместе с тем преспокойно спускаться по лестнице?
Порфирий Петрович, с каким-то недоумением взглянув на недокуренную папиросу, передал ее дворнику, а сам все с тем же растерянным видом закурил другую.
— Н-да, вот уж действительно загадка, — снова затягиваясь, произнес он. — Хотя, думаю, совладаем постепенно и с ней. Ты как считаешь, Илья Петрович? — Салытов не ответил, сосредоточенно о чем-то размышляя. — Логика. Нужно применить логику. Холодную, бесстрастную. Не идти на поводу у своего темперамента. Не давать волю эмоциям. Раздражением своим задачу не решишь.
— Но это и вправду невозможно! — пробурчал Салытов.
— Почему. По большому счету возможно бывает все, — спокойно возразил Порфирий Петрович. — Возьмем это за первый неопровержимый довод. Это произошло, а следовательно, это возможно. Имеющий место факт уже сам по себе предопределяет достоверность происходящего. — Салытов нетерпеливо тряхнул головой. — Ты вдумайся, Илья Петрович.
— А ты уже сам до чего-то додумался?